Сегодня наша киносуббота посвящена модному-премодному фильму Александра Велединского «Географ глобус пропил». Фильм мне посоветовали посмотреть читатели — за что большое спасибо: мыслей нароилось много :-).
Александр Велединский постучался в Храм Вечности больше всё-таки как сценарист: (сериалы «Дальнобойщики» и «Бригада»), хотя и режиссёром отметился крепко (дебютный «Анфан Террибль», что-то такое мистическое на мотивы чеченской войны «Живой»). Творческая биография, впрочем, в контексте «Географа» не важна, потому что, даже если бы Велединский не снял больше ничего за всю жизнь, всё равно бы запомнился лёгкостью стиля и органичностью картинки: «Географ» смотрится на одном дыхании.
Безусловно, заслуга столь положительного эффекта не только в работе режиссёра, но и во всех остальных компонентах фильма: изумительной игре актёров (причём — редчайшее явление! — всех — от мимолётного эпизода до каждой фигуры крупного плана), поразительной по правдоподобию сценографии, работе костюмеров, искусстве оператора и — наверное, в первую голову — совершенству сценария.
Фильма поставлен по одноимённому роману Алексея Иванова, писателя очень ярко звучащего и очень популярного (к сожалению, мне почитать ничего не довелось, но и оснований для сомнений в правомерности оценки, данной книгам Иванова профессиональными критиками, нет никаких). Перечислю несколько заголовков лишь романов (Алексей Иванов пишет ещё повести и рассказы) — и читатели сами подтвердят справедливость моих слов: «Общага-на-Крови», «Блуда и МУДО», «Комьюнити». Все корешки — согласитесь — на слуху.
Роман «Географ глобус пропил» был написан в 1995 году. Александр Велединский перенёс действие в наше время, однако в сюжете, в замысле, в идеях, в правдоподобии не изменилось ровным счётом ни грана: отражение жизни (условно эту жизнь можно обозначить так же, как поступил герой книги/фильма учитель географии Виктор Сергеевич Служкин, выведя мелом на доске — «Родина, сынок») устрашающе точно по беспросветности и безнадёжности.
Теперь позвольте разговор непосредственно о фильме завершить (вердикт по нему однозначен: смотреть нужно непременно, если не ради идей, то хотя бы для наслаждения игрой Константина Хабенского, Елены Лядовой, Евгении Хиривской, Анны Уколовой, Александра Робака, а также юных Андрея Прыткова и Анфисы Черных) и перейти к идеологической (идейной) составляющей фильма.
Разумно предположить, что Александр Велединский ничего оригинального в идею книги Алексея Иванова не внёс и даже сохранял её с трепетной осторожностью. Оно понятно: идея «Географа», похоже, определяет львиную долю популярности романа, которую режиссёру по понятным причинам очень хотелось прописать и в активы собственного творения.
Если коротко: то идея фильма (о романе не буду поминать ради чистоты эксперимента, ибо не читал) чудовищна. Скажу больше: это одна из самых омерзительных и самых вредных идей, какие только отравляли русскую нацию на протяжении последней четверти века. По крайней мере я другой такой проказы не знаю.
«Географ глобус пропил» — это ироничная (и самоироничная до уничижения) история тридцати-с-гаком-летнего интеллигента-ничтожества. Неудачника, циника, лжеца, лицемера, конформиста, труса, пьяницы, который телепается по жизни — вот уж когда слово приходится тютелька в тютельку! — как говно в проруби.
Учитель Служкин (имя безусловно говорящее) в гениальном исполнении Хабенского предстаёт перед зрителем полноценной метафорой угробленной жизни: на подходе сорокушник, за плечами ноль достижений: жена с малолетней дочерью, которых нечем кормить (по гордо-ироничному признанию героя: на покупку советской машины на зарплату при отказе от еды и питья уйдёт 150 лет), абсолютная деградация личности, даже не пытающейся скрыть своего ничтожества за трюизмом алкоголизма и chain-smoking, круговая оборона случайного траха, трусливые, но, слава богу, ещё находящиеся под контролем разума, мысельки о педофилии, абсолютная профнепригодность, вопиющее непонимание смысла и технологий учительского ремесла (уроки Служкина — это чтение вслух учебника географии и принудительное конспектирование бубнежа учениками) и т. д.
Итак, вот человек, чья жизнь очевидно не удалась. Центральная фигура повествования, в которой половина населения страны читает собственную биографию и оттого проникается искренним доверием. Доверие это, однако, переходит в экстатическое восхищение в точке объяснения автором (романистом и режиссёром) причин неудавшейся жизни. Виновата… правильно догадались: «Родина, сынок». Вернее, неправильная геолокация: Пермь как символ российской провинции. Провинции, убивающей все живое своим запустением, разрухой (постсоветской), деградацией нравов, беспросветным бытом, чернухой повседневного бытия и люмпенизацией населения. Жуткая школа, тупая учебная программа, ворье чиновничества — знакомые атрибуты, не правда ли?
Что я могу сказать по поводу этой самоуничижительной идеологии? Да я уже сказал: это проказа. Это проклятие мироощущения, присущего в первую очередь самой гнусной части общества — той, что Вождь именовал не иначе как «говно нации». Набегавшись всласть в 90-х годах по митингам в поддержку Ельцина, охрипнув от призывов «раздавить гадину», обнищав на челночестве, провинциальная интеллигенция деградировала в викторов сергеевичей служкиных — почти конченых алкашей, скрывающих ужас подсознательного понимания собственной ничтожности за самоиронией (учитель по требованию пролетарского заправилы класса, сидя в ледяной воде, 10 раз повторяет: «Я бивень»).
Истоки этой истерии русской интеллигенции начали проявляться ещё в XIX веке (Чернышевский, Белинский), однако тогда генетической пассионарности ещё хватало и на бунт (народовольцы), и на энергичное действие (хождение в народ разночинцев). В ХХ веке пассионарность утекла в мистику и экспрессионизм творческих увлечений (в первую очередь, конечно, поэзии) и жалкие попытки втиснуть своё никчёмное тельце в Большую Политику. После большевистского путча интеллигенция либо отвалила за бугор, либо самоликвидировалась, поддавшись инстинкту самосохранения и мимикрировав под трудящиеся классы.
В этом подпольном существовании «говно нации» пролежало 50 лет, обретя второе дыхание лишь в «протесте» шестидесятников. Так оно и дотелепалось до Перестройки, в которую поверило всем сердцем. В 90-е давило гадину, хлебнуло горя и под конец капитулировало перед историей. Самым ярким символом этой капитуляции стало окончательное вырождение эстетических вкусов. В фильме Велединского эта капитуляция замечательно передана в сцене празднования дня рождения Служкина: учителя-интеллигенты сначала скачут козлами под музыку Арама Хачатуряна, а потом, отбросив даже эту пародию на духовность, погрузились в выдави-слезу «Владимирского централа». Всё. Чижик сдох. Finita la Comedia!
Наконец, последнее: почему я считаю, что идеология фильма (книги?) «Географ глобус пропил» не только мерзкая, но и смертельно опасная? Совершенно понятно, что и писатель, и режиссёр в душе осуждают и даже оплакивают деградацию интеллигенции. Живописуют её во всей неприглядности, не преминув при этом восхититься остатками остроумия и всполохами красноречия (в промежутках между буханием). Ужас этой идеологии — в обвинительном персте! Персте, направленном… нет, не на самого учителя Служкина, а на «Родину, сынок»! Вот она, гадина, виноватая во всех несчастиях нашего брата, интеллигента! Вот она, проклятая немытая Рашка, из-за которой пришлось мне себя похоронить заживо!
Это обвинение и есть самое страшное. Потому что, если тебе не нравится эта Рашка, у полноценной личности есть миллион вариантов сохранения человеческого достоинства — от эмиграции до простого отрыва ленивой жопы и переноса тушки, не находящей себе применения в Перми, в любое другое место бескрайней страны. Не хотите ехать в Нью-Йорк, езжайте в Москву, на худой конец! А лучше — вообще никуда не заглядывайте, а делайте хоть что-нибудь у себя дома.
Не знаете, что делать? Разуйте глаза и оглядитесь вокруг! В мире множество мест, жителям которых не нравится, как обустроена их жизнь. Посмотрите, что эти жители делают, как меняют собственными руками действительность. А пропивание глобуса — это самый постыдный и самый оскорбительный путь, какой только можно себе представить. Лучше вообще не жить, чем коптить небо своим перегаром.