Легко и приятно представлять творческого человека как высшую стадию развития вида Homo Sapiens. Мол, эволюционировали, эволюционировали и наконец выэволюционировали. Созрели. Каждый человек рождается для творчества, у каждого свой, да, талант, и жизнь кругом совсем хорошая. Пусть не сейчас, пусть не мы, но наши дети когда-нибудь поживут в раю. А в том, что мир творческих людей будет раем, сомнений и прежде не было, да и сегодня мало. Максим Горький учил писателей: «Социалистический реализм утверждает бытие как деяние, как творчество, цель которого — непрерывное развитие ценнейших индивидуальных способностей человека ради победы его над силами природы, ради его здоровья и долголетия, ради великого счастья жить на земле, которую он, сообразно непрерывному росту его потребностей, хочет обрабатывать всю, как прекрасное жилище человечества, объединенного в одну семью».
Небывалый расцвет наук, ремёсел и искусств обещал превратить в райские кущи не только нашу планету: были планы на Марс, а в перспективе и на другие небесные тела. Любой сможет стать если не лауреатом Евровидения, то около того. Вспомним фильм «Волга-Волга», где всяк, от водовоза до официанта, — артист! И какой артист!
В других фильмах показывали дружную поросль народных учёных, изобретателей, художников, поэтов.
Черпать сведения из художественных фильмов — пагубная, но прилипчивая страсть. Хочется знать, много ли у нас творческих людей, но у кого спросить? Считать только членов творческих союзов? Но кажется очевидным, что полученные данные будут занижены, и занижены существенно. В последние годы советской власти членские билеты Союза писателей были у десяти тысяч литераторов: один человек на двадцать девять тысяч жителей, округлённо — на тридцать тысяч. Но в каждой школе есть свой поэт, да что в школе — почти в каждом классе. Просто не все об этом знают. Пишут себе потихоньку, кто порешительнее — размещают тексты в Сети, кто поскромнее — отсылают в журналы: «Новый мир», «Юность», «Подъём». Если есть какая-то денежка, издают брошюрки за свой счёт, если денежек чуть больше — брошюрки с международным стандартным номером книги, ISBN. И вступать во всякие союзы не торопятся. Зачем? То ж и с остальными творческими людьми: далеко не все стремятся встать на учёт. Да и не факт, что сосчитанный поэт лучше несосчитанного. Вдруг лет через двести–триста найдёт знающий человек неопубликованную рукопись из тысяча девятьсот пятьдесят пятого года и скажет: «Да это же талант!»
Но может и не найти. Рукописи горят, и очень даже горят, что бы ни говорил по этому поводу Отец Лжи. В рациональных учреждениях рукописями зимой топили печки: и место освобождается, и тепло дармовое.
Потому сложное это дело — распознать творческого человека. В перепись разве вопрос включить («Вы творческий человек?» — да, нет), но самооценка не есть гарантия подлинности.
На глазок прикидываю, что творческих людей среди нас процентов пять. И зачастую это довольно несчастные люди.
Вспомним несомненных поэтов девятнадцатого века, известнейших из известнейших: Грибоедов, Пушкин, Лермонтов. Жизнь короткая, завершилась трагически. Возьмем век двадцатый: Блок, Гумилёв, Есенин, Маяковский, Хлебников, Цветаева… Тоже нет моря счастья. Если смотреть на второй, на третий ряд талантов, думаете, картина изменится? Ничуть.
Учёные? Но мир создан так, что нам известны учёные состоявшиеся, получившие определённые награды. Призёры. А того, кто до пьедестала почёта не дошёл, история не помнит. Может, он открывал закон сохранения времени, получение электричества путём преобразования пространства или просто капли от кариеса, но чуть-чуть не дошёл? Или не чуть-чуть. Или дошёл, но потребовалось триста рублей на создание модели, а их у него не оказалось. Ведь и в олимпийской гонке из сотни стартовавших только три призёра, а золотой — и вовсе один.
Боюсь, дело тут не в особом невезении. Творческие люди уязвимы просто в силу того, что они — творческие. Расходно-экспериментальный материал популяции для разведки боем. Штрафные батальоны. Общественный метаорганизм выпускает побеги в поисках новых источников существования, и в большинстве случаев эти побеги горят в огне, тонут в воде, замерзают на морозе или просто гибнут от бескормицы.
Помните мультфильм «Лесные путешественники», в котором на поиски новых угодий отправляют маленького бельчонка? Бельчонок, рискуя жизнью, преодолевает многочисленные препятствия и возвращается победителем, но в жизни, а не в правильном мультфильме нередко бывает иначе.
Да и у крыс, говорят, есть специальные особи, чья задача первыми пробовать неизвестную еду или проникать в таинственную коробку. Продолжительность жизни этих особей много меньше, нежели в популяции. Что делать, если склонность к подобного рода занятиям заложена в программу? Куда прятаться? Ведь чувствуешь, даже слышишь: не ходи в чёрную-чёрную комнату, не ходи. Но превозмогаешь.
Заказ на творчество идёт изнутри. От натуры. Это первый и главнейший источник творчества. Никому и в голову не приходит, что нужно писать, к примеру, чёрный квадрат, а он пишет. Популяция сыта, охотничьих угодий вдоволь, а он снимается с места и уходит туда, откуда не возвращаются. А если и вернётся, никто не спросит, никто не оценит, кроме любителей изящной словесности.
Второй источник — общественная потребность, высказанная неявно. Носится идея в разрежённом состоянии, а потом — раз! — и концентрируется в чьей-нибудь голове. И начинают люди, подражая литературным героям, спать на гвоздях или записываться в бойцы невидимого фронта. Творческий человек, если сможет преодолеть препятствия по пути в новый лес и обратно, становится известным, иногда даже знаменитым. Сумеет он извлечь из своего творчества себе же пользу — вопрос совершенно параллельный. В смысле — не коррелирующий с творчеством. Тот, кто считает, будто романы, картины или симфонии создаются ради денег, добросовестно заблуждается, даже если сам он пишет роман, картину или симфонию и думает о деньгах. Самообман. Примиряющая с творчеством иллюзия. Из всех способов добычи денег творчество — один из наименее эффективных в пересчёте на добытчика. Камер-юнкер Пушкин оставил после себя огромные долги, поручика Лермонтова поддерживала чудесная бабушка, Гоголь скитался по свету, не имея ни кола ни двора, Достоевский носил в заклад юбки жены, Гончаров и Щедрин служили (и славно служили). Некрасову невероятно везло в карты, а Тургенев и Толстой были крупными землевладельцами. Бывало, спросят английские писатели у Тургенева, каков тираж его нового романа и, узнав, сокрушенно вздыхают: мол, при таких тиражах не проживешь. Тургенев же в дополнение небрежно ронял, что у него в трех губерниях (или четырех, он не помнит) три тысячи душ krepostnyh muzhikov, а баб он не считает, не принято, — после чего на лицах английских писателей появлялись просветлённо-завистливые улыбки. Уксус с мёдом.
И, наконец, третий источник — чёткий и недвусмысленный заказ, нередко с предоплатой: напиши-ка, братец, новые слова к старому гимну. Или создай такую бомбу, чтобы после взрыва и природа ущерба не претерпела, и материальные ценности уцелели, и люди среди материальных ценностей тоже, только стали бы послушными и нерассудительными: люди, которым скажешь «прыгни в огонь» — и они прыгают, да ещё с твоим именем на устах, а попробуй кто разубедить — порвут на мелкие кусочки. За подобные заказы бьются всевозможными способами, нет ни одного бесчестного приёма, которым бы пренебрегли, нет ни одной подлости, которой бы побрезговали, но увы, подобных заказов мало во все времена.
Творческий человек, если сравнивать его с шахматами, есть фигура для жертвы, иногда корректной, а чаще — нет, иногда ферзь, а чаще пешка. А если не сравнивать — маргинал. Чехов советовал всякого младенца при рождении высечь со словами «Не пиши! Не будь писателем».
Однако сам сознавал невыполнимость запрета. Высечь, конечно, в девятнадцатом веке разрешалось, отчего ж и не высечь, если за дело. Но важнее знать, что творчество в целом и писательство в частности есть поиск выхода из тупика. Чем больше придают значения чужим мыслям и чужим словам, тем тревожнее окружающая действительность, тем сильнее истощение почв и суровее неурожаи. Страна, где искусства второстепенны, где миллионы людей одновременно не зачитываются величайшими произведениями всех времен и народов, а каждый читает беллетристику исключительно ради отдохновения души, страна эта располагается в лесу, где и шишек, и грибов, и ягод пока вдоволь. Обыватель доволен: новое для него — это иначе упакованное старое, большего ему и не надобно.
Но бельчата-путешественники в этой стране есть непременно. Иначе как бы она дожила до такого благоденствия?