Сегодня у нас драматичная и захватывающая тема: будем судить строгим пролетарским судом денежные мешки по обвинению их в уничтожении научно-технического прогресса! Начнём с исследования Барри Синамона, аналитика-консультанта Федерального резервного банка Сент-Луиса, и Стивена Фаццари, профессора экономики Университета имени Вашингтона, озаглавленного «Неравенство, Великая депрессия и медленное восстановление» и опубликованного 23 января 2014 года.
Исследование хоть и небольшое (43 страницы), но очень нудное, переполненное трёхэтажными статистическими формулами, выкладками и графиками. Оно нам надо? Правильно, не надо. Поэтому сведём его к выводам, доказательству которых служат все эти техникалии:
— американская экономика пережила тяжелейшую рецессию, которая началась в конце 2007 года. Официально восстановление экономики пошло в середине 2009 года, однако этот процесс идёт беспрецедентно медленными темпами;
— рецессии предшествовали два процесса — сокращение личных сбережений населения, которое началось в середине 80-х годов, и ипотечный бум, ставший возможным благодаря массовому льготному кредитованию;
— кульминацией этих двух тенденций (когда сбережения полностью сошли на нет, возможности своевременного погашения ипотечных кредитов не стало и лавка для льготного кредитования захлопнулась) и явилась новая Великая депрессия;
— анализ означенных тенденций выявил удивительную закономерность: между паттернами доходов и трат, характерных для 95% населения, и самой богатой прослойкой (5%) существует феноменальная разница! Долги 95% стабильно росли, потребление стабильно сокращалось, а долги 5% оставались практически неизменными, зато потребление фактически удвоилось за отчётный период;
— причина этих паттернов банальна: доходы 95% населения постоянно сокращались, а доходы 5% постоянно росли;
— на протяжении 20 лет (1960–1980) доля доходов 5% самых богатых людей страны оставалась стабильно неизменной (чуть более 20% от совокупности всех доходов частных лиц), зато с 1980 по 2013 год чуть ли не удвоилась и достигла 36%:

— ярче всего убийственная динамика, подрывающая экономические основы общества, видна на графике отношения долгов к доходам: за последние 20 лет эта пропорция удвоилась для 95% населения и практически не изменилась для 5% самых богатых граждан:
— из выявленных закономерностей Синамон и Фаццари делают вывод, что выход социального неравенства на новый качественный уровень не позволяет экономике восстановиться после рецессии, поскольку уровня потребления, характерного для 5% самых богатых людей страны, явно недостаточно для полноценного выздоровления.
А теперь самое захватывающее. Описанные тенденции, конечно, не являются ноу-хау Синамона / Фаццари и хорошо известны корпоративным маркетологам. Экономический аналитик The New York Times Нельсон Шварц отметил тревожную тенденцию «вымывания среднего класса» на уровне всего спектра потребительского ассортимента: на прилавках сегодня мы находим либо дорогущие товары класса high-end (для потребления 5% — элиты), либо дешёвый низкосортный мусор (для остальных 95% — бедолаг). Среднего класса нет в демографии — нет и «крепких середнячков» среди потребительских товаров.
Самую интересную (для нашей аудитории 🙂 точку в дискуссии ставит Мэтью Иглесиас из Slate, интерполируя закономерности, проанализированные Синамоном / Фаццари, на сферу высоких технологий. По мнению колумниста, разделение потребления сообразно паттернам, характерным для 95 и 5 процентов населения, губительно для технологических инноваций.
Интересна логика Иглесиаса: поскольку тон на рынке сегодня задают самые богатые потребители, то можно предположить, что их запросы и определяют основной вектор развития высокотехнологичных потребительских товаров. Проблема в том, по мысли Иглесиаса, что потребительский паттерн денежных мешков безразличен непосредственно к технологиям, а заинтересован лишь в том, что автор называет «positional value» — ценностью, зависящей от посторонних факторов вроде моды и социальных потребительских клише: «Речь не идёт о покупке по-настоящему классного катера, а о покупке яхты, которая была бы просто больше, чем у гендиректора конкурирующей фирмы».
Иглесиас допускает: на то, чтобы товар получил статус high-end, нужно вложить в него немалую долю креативности, однако креативность, направленная на удовлетворение запросов показухи, несколько отличается от креативности в области высоких технологий.
Из всего сказанного Мэтью Иглесиас делает блестящий вывод: «Когда массовый рынок умирает, самое выгодное для бизнеса — фокусироваться на брендинге и эксклюзивности и бессмысленных по сути играх в конкуренцию, но никак не на распространении перспективных новых идей».
Признаюсь: интерполяция американского коллеги меня поначалу просто восхитила. В голову сразу полезли десятки примеров того, как элитное потребление рождает технологических монстров: вспомните хотя бы самые дорогие телефоны — от Vertu до Gresso или Mobiado (я как-то раз описывал эти позорища в «Народной элитарности»); в технологическом отношении они и в самом деле убоги до бесконечности. Даже если взять самую продвинутую в технологическом отношении ИТ-продукцию, претендующую на класс high-end, — смартфоны и планшеты Apple, — то и они окажутся чуть ли не на два поколения позади того, что принято считать подлинным авангардом технологической мысли в соответствующий момент времени.
Восхищение моё можно оправдать тем, что примеры с Vertu и Apple лежат на самой поверхности и как бы напрашиваются на роль иллюстрации гипотезы Иглесиаса. Стоит, однако, копнуть чуть-чуть глубже, как окажется, что эта гипотеза бесконечно ошибочна. Причём примеры можно черпать практически в любом направлении: посмотрите на элитный автопром (реально элитный — тот самый, который от $200 тыс. за машинку) и сравните эту продукцию в чисто технологическом отношении с тем, что составляет сегодня пресловутый средний класс (о ширпотребе речь применительно к прогрессу технологий, разумеется, вообще не идёт: там все делается по остаточному принципу)!
Посмотрите на помянутые Иглесиасом (правда, без должной спецификации) элитные яхты и элитные самолёты (вроде Bombardier LearJet)! Посмотрите на элитные часы (от Vacheron до Breguet), на элитную акустику и элитные музыкальные центры (вся линейка hi-end), на элитные аудиоплееры, на худой конец: что в чисто технологическом отношении можно сравнить с Colorful C4 Pro и A&K200 из списка высокотехнологичного и вполне себе прогрессивного «middle class» (Sony, Apple iPod, Cowon)?
Можно даже не смотреть: в технологическом отношении элитная продукция (тот самый запредельно дорогой хай-энд, предназначенный для потребления 5% могущих себе позволить) являет собой самую передовую линию высоких технологий. Причём во всех направлениях потребительского рынка без исключения. Безусловно, фактор модности (бренда) сюда тоже вмешивается, но эта модность честно идёт рука об руку с технологиями, от которых дух захватывает. Не всегда, не везде, но идёт, и примеров тому множество.
Посему считаю, что Мэтью Иглесиас, мягко говоря, погорячился насчёт элитного потребления. По мне, так только такое потребление и является главным двигателем прогресса высоких технологий в аспекте их применения на потребительском рынке. Не случайно именно на элитном рынке первыми появляются все самые выдающиеся технологии, а уж затем, по мере удешевления производства, эти технологии спускаются на рынок массовый.
Безусловно, интенсификация потребительской активности 5% населения с самыми высокими доходами тормозит выход широкой экономики из рецессии, однако же на технологический прогресс отрицательно не влияет ни при каком раскладе. Скорее, только способствует.