Экономисты изучают советское общество по статистическим выкладкам, анализируя показатели пятилеток, сведения о заработной плате в той или иной отрасли, а если повезёт, и банковские отчёты. Инженеры рассматривают сквозь призму времени чертежи танков, самолётов и холодильных шкафов — те, которые уцелели. Не инженеры уцелели, а чертежи: я с печалью узнал, что документация по производству советских самолётов второй мировой войны зачастую утеряна. Педагоги сравнивают школьные программы и учебники тридцать девятого года и года две тысячи четырнадцатого. А мне интересно читать написанное тогда — и сейчас. Полистать старые газеты и журналы, «Известия», «Комсомольскую Правду», «Технику — молодёжи». И только потом браться за святая святых. За художественную литературу. Поэзию и прозу. Поэзия сегодня, в России две тысячи четырнадцатого года, феномен особый, но вот прозу, прозу можно сравнивать смело. Берёшь роман этого года, берёшь тридцать восьмого. И сравниваешь. Ищешь двенадцать различий. Со стороны простое дело, даже не дело, а забава: лежи себе на диване да переворачивай страницы хоть пальчиком, хоть кнопочкой.
Но — попробуйте сами.
Впрочем, нет таких крепостей, которые не одолел бы настойчивый читатель.
Вслед за книгами о наших современниках, волшебным образом попавших в недавнее прошлое и перекроивших по модным лекалам новую и новейшую историю вместе с политической и экономической географией, перешёл я к романам, созданным в двадцатые и тридцатые годы прошлого столетия. В которых герои тоже всё меняли, но уже не в прошедшем времени, а во времени настоящем. Что, согласитесь, потруднее. Одно дело нашему современнику подсказать товарищу Сталину, что двадцать второго июня ровно в четыре часа будут бомбить Киев (чем сведения о первой неделе войны у обыкновенного гражданина исчерпываются наполовину), совсем другое — сделать то же самое в мае тридцать девятого человеку, не искушённому в пространственно-временных перемещениях. Сама мысль, что можно что-то подсказать Тому, Кто Сидит В Кремле (ТКСВК), просто не приходила в голову авторам, публиковавшимся в тридцатые годы. Вот наоборот — это сколько угодно: мудрые наркомы, которым выпало счастье видеть и слышать ТКСВК, сами кого хочешь предупредят, укажут вероятное направление удара, намекнут, как лучше рыть окопы и в какой цвет следует выкрасить лучший в мире танк. С другой стороны, современный хронобродяга тоже быстро начинает понимать, что мудрые наркомы, тем более ТКСВК, прекрасно знают, что, где и когда, и подключают его, хронобродягу, к важному делу не сколько из нужды, сколько из человеколюбия: пусть почувствует себя полезной единицей.
В этом отношении романы старые ничуть не уступают новейшим произведениям. Уровень владения словом? Не хуже, чем сегодня. Построение сюжета? Тоже не хуже.
Мотивация поведения? Тут у авторов прошлого века явная фора.
В героях положительных всякий пионер или комсомолец должен узнавать себя. Или стараться хоть чем-то походить на них.
То, что герой из двадцать первого века делает поневоле («Поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — май сорок первого, в карманах ни паспорта, ни денег, вот и пришлось идти к товарищу Берии»), человек тридцать девятого года совершает исключительно по велению натуры. Не может он поступить иначе. Поработать ударно в выходной? С песней! Послушать после смены лекцию о международном положении? Всей бригадой! Выявить вредителя? Вот списочек!
В каждом фантастическом романе той поры писали о каком-нибудь изобретении. На строго научной основе. Никакой мистики; мистика — мишура, ложный след, дурман. Наши изобретения рождаются из материалистического понимания мира, потому они на голову превосходят потуги заграницы. Часто это изобретение двойного назначения. В СССР оно позволяет добиваться стопудовых, нет, двухсотпудовых урожаев. Но враги, украв чертежи у растяпы-изобретателя, приспосабливают молекулярный рекомбинатор для злодейских дел — к примеру, превращая пшеницу в пырей, а овец и коров в упырей, добавляют в масло песок, а в хлеб — гайки, чтобы затруднить жизнь заграничных рабочих и беднейших слоёв крестьянства.
В романе обязательно присутствует шпионское гнездо. Костяк шпионов составляют недобитые белогвардейцы, графы да бароны. Их пособниками становятся изнеженные слабовольные люди, готовые ради личного блага вроде бритвы «Жиллет» или пузырька французских духов сначала рассказать заводскую сплетню, потом вынести копировальную бумагу из кабинета машинистки, а под конец и установить бомбу под несущую опору нового цеха по производству автоматизированных доильных агрегатов. Сами графы да бароны тоже не более чем прислужники акул мирового капитала, но пока о том не ведают. Лишь в последний момент, когда враг бежит, графов и баронов сбрасывают с кораблей, автомобилей и дирижаблей, как отработанный балласт.
Что любопытно: в реальности в СССР за шпионаж и вредительство казнят и маршалов, и наркомов, но книжные шпионы всегда беспартийные и редко достигают должности выше кладовщика, товароведа, инженера второй руки или доцента-начётчика. Более того, они все давно под колпаком у ЧК и служат лишь наживкой для заокеанских эмиссаров.
Но главное в романах другое. Типичный фантастический роман тридцатых годов есть роман о неизбежной победоносной войне, которая приведёт к гибели капитализма и, соответственно, к победе коммунизма во главе с ТКСВК. Возникнет война вследствие исторической неизбежности и внезапного злодейского нападения мирового фашизма. Так проще. Не в силах противопоставить хоть что-нибудь мирному созидательному труду, враг надеется сломить нас силой. Потому иного выбора, кроме полного уничтожения врага, нам не остаётся.
Ничтоже сумняшеся враги пытаются запугать нас прыгающими танками, смертоносными газами и сеющими смерть (буквально! из семян вырастает такое!) прифронтовыми бомбардировщиками. Не выйдет! У нас на каждом запасном пути по бронепоезду, а запасных путей — до горизонта и дальше. Кроме того, растяпистый изобретатель, овладевший наконец азами бдительности, настолько улучшает своё изобретение, что и газы, и прыгающие танки превращаются в безвредный порошок, сырьё для перерабатываемой промышленности. Пролетариат зарубежных стран, привыкший по утрам поворачиваться лицом к Москве и беззвучно шептать имя ТКСВК (правда-правда, читал и такое), при звуках канонады свергает власть помещиков и капиталистов, девушки цветами встречают освободителей, и семья братских стран пополняется новыми братьями и сёстрами. Само собой, младшими.
В итоге всякому прочитавшему книгу (а лучше — три или четыре) становилось ясно: война, во-первых, неизбежна, во-вторых, для храброго и умелого бойца она есть ристалище для совершения подвигов, в-третьих, длиться война будет считаные дни, если не часы, в-четвёртых, мы, освободив братьев по классу, совершим чрезвычайно благородное дело, в-пятых, война приведёт к тому, что наша жизнь станет ещё лучше и ещё веселее.
Нужно помнить, что чтение в те годы считалось полезным времяпрепровождением и всячески поощрялось, что авторитет печатного слова был почти непререкаем — и даже писатель-приключенец в глазах пионера или молодого комсомольца являлся пророком.
Всё это хотелось бы рассматривать лишь как маленький экскурс в историю развлекательной литературы, если бы не…
Если бы не прочтение наново, уже со знанием основ, десятков романов в жанре «альтернативной истории». За хроноперемещениями с зашитыми за подкладку чертежами АК-47 и микрофишами «Истории Великой Отечественной войны» (некоторые берут с собой сразу планшетник, но это, пожалуй, перебор) проглядывает старая мысль: война — не такая страшная штука. Если мы, простые парни, смогли разбить Наполеона к ноябрю восемьсот двенадцатого, кайзера — к декабрю четырнадцатого и Гитлера — к августу сорок второго (да, пришлось повозиться), то нынешних гнилых извращенцев спишем за неделю или две. Стоит лишь узнать наверное время и направление главного удара, воодушевить и сплотить вокруг ТКСВК народ, да припасти пару–тройку козырей в рукаве — мыслестиратель «Гипнос», аппарат биорезонансного восстановления «Лазарь» или многоразовую универсальную (против танков, самолётов и живой силы противника) гранату «Перун Неразменный». И тогда наши противники, то есть все страны мира, ужаснутся, восхитятся, покорятся и возлюбят нас на веки вечные.