После очередного падения «Протона» слово наконец вылетело, и слово это — саботаж. И, кажется, вылетело не только слово, но и дело. Уголовное. Долетит ли это дело до середины Днепра (или, с учётом изменившихся границ, до середины Усманки), ещё бабка надвое сказала. Сколько их, дел, при резвом попутном ветре вылетает под звуки фанфар («фигурант взят с поличным при получении взятки в десять миллионов долларов») и лопаются, словно спесивые лягушки, забрызгав доверчивых товарищей из прессы…
И не то беда, что лопаются: беда в падении доверчивости. Раз забрызгают, два забрызгают, а в третий раз доверчивые товарищи и отшатнутся. Сколько ж можно на химчистку тратиться! Не все отшатнутся, пять процентов стойких приверженцев составляют верную гвардию любого крупного лжеца, мошенника или людоеда, но сегодня требуется не пять процентов, а пятьдесят пять. Или больше. Вот и стремятся дела превратить в делишки, которые лучше обделывать без фанфар, тишком да ладком. Сдуть лягушку, не доводя до греха: этому орден и отпустить к внучкам в Рио-де-Жанейро, того назначить послом в Швумшвумбазию без права переписки, а третьего перебросить на озеленение Луны с неясным пока бюджетом. А в результате — никакого саботажа.
Но вдруг он есть, саботаж? Существует объективно? Гайки, прикрученные там, где не требуется? Пустая четвертинка в топливном баке? Разбавленный гептил? Перепутанные при пайке провода? Ветошь на сенсоре? Выдранные с мясом микросхемы, которые вдруг да пригодятся в домашнем хозяйстве?
Ведь падают ракеты, и громко падают. А сколько саботажа тихого, неслышного, и в силу этого как бы несуществующего.
Если напрячь память, то можно вспомнить, что саботаж — это «сознательное неисполнение кем-либо определённых обязанностей или умышленное небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и деятельности государственного аппарата». Статья 58 — 14 старого УК РСФСР. Но вдруг происходящее есть не сознательный акт, а инстинктивный?
Крепостной мужик по указу императора Павла обязан был трудиться на барщине три дня в неделю. Фактически — четыре, а то и пять: трудовые почины с мест организовывать умели всегда. Потому он старался работать на барина экономно, сберегая столько сил, сколько сможет. Выйдет барин в поле, смотрит, и душа радуется, как здорово, от зари до зари, машут косами мужички. Но полей-то у барина много, и пока на одном поле работа кипит, на других — еле теплится. Были, конечно, и контролёры, да что контролёры: хорошие контролёры хороших денег стоят, а денег всегда жалко. Да и не поставишь над каждым мужиком по контролёру.
А после барщины человек старался уже для себя. Из остатков работал, из сэкономленных сил. Получалось не очень чтобы замечательно, даже при прохладной работе силы всё-таки расходовались, задор иссякал, но уж лучше так, чем никак. Нет, были и совестливые, богобоязненные крестьяне, которые на барина работали истово, до последней капли пота. Но у них сил на свою полоску оставалось совсем уж мало, потому и сам такой, и потомство его жили впроголодь. Выходило, что при крепостном праве эволюционное преимущество получали люди, работавшие на барина с прохладцей. Затем династия Романовых рухнула, и отдельных Салтычих-крепостниц сменила колхозная бессознательная Салтычиха. Тут уж указ Павла Петровича игнорировали откровенно, со смехом и матерком. Не прежнее время! Семь дней в неделю отдай колхозу, взамен получая право на жизнь, палочки и возможность после работы при свете звёзд поковыряться в огородике. Опять тактику поведения диктовала стратегия экономии сил. Дери глотку, подхватывай почины, но силы береги на свое хозяйство, пусть оно и с гулькин хвост. Иначе вымрешь. Вон их сколько повымирало, никак в счёте не сойдутся.
Лагерная жизнь с присущей ей мудростью подвела черту: «Губит не малая пайка, а большая».
Власть, конечно, с притворством боролась. Подогревала трудовой энтузиазм как могла. Снимала фильмы про весёлую колхозную жизнь, принимала указы (наиболее известен «указ семь–восемь»), но комедиями сыт не будешь. После смерти Набольшего Чучуха ударилась в другую крайность, распустив узлы до полной развязности. Идёшь в полдень восьмидесятого года двадцатого века по колхозу — и редко встретишь совершенно трезвого человека. Совершенно пьяные, впрочем, тоже нечасты. Граммов по сто, по сто пятьдесят принял — и на смену! Свобода!
Но эволюционная инерция есть штука до конца не познанная. Разогнанный маховик никак не желал остановиться. К прохладной работе добавилось яростное воровство. Тащили всё. Помню казуистический случай: странная язва у больного в паховой области. Долго гадали, что да как. Решили, что причиной тому гангренозный герпес. Четыре недели стационарного лечения. При выписке больной признался: нёс с завода в кармане штанов пузырек серной кислоты. Ничего, пусть будет. С воровством боролись особым методом: не желая признавать размах краж, воров переименовали в несунов. Несуны — это ж совсем другое дело!
Ну а чтобы с мясокомбината мясо вынести домой, нужно это мясо в колбасу недовложить («недовложение» — еще один эвфемизм воровства). Семья, где один несун работал на мясокомбинате, а другой — на сыроваренном заводе, опять имела эволюционное преимущество перед семьей людей с чистыми руками и тощим кошельком. Эволюционное преимущество сильнее и воспитующей роли родной партии (вот тоже словечки: «воспитующая роль», да и «родная партия» как-то странно звучит), и уголовного кодекса, и даже проникновенного писательского слова. Дальше — больше. Если борьба за то, чтобы минимальная зарплата сравнялась с прожиточным минимумом, завершилась изменением способа подсчёта прожиточного минимума, то и борьбу за качество ракетостроения стоит вести путем изменения понятия успешного пуска: оторвалась ракета от земли — ну, значит, успешно взлетела. Бороться с саботажем, играя на понижение, легко. Двоечные знания русского языка считать хорошими, браслеты от туберкулеза объявить инновационными, не имеющими аналогов нигде кроме, а повальное закрытие больниц — мерой, направленной на безусловное улучшение качества жизни.
Не подходит? Заказчик требует, чтобы спутник доставили на согласованную орбиту? Тогда начинайте с минимальной заработной платы. Чтобы обеспечивала хотя бы простое воспроизводство. Без этого ничего не получится. Нет, на коротком отрезке истории можно вылепить людей, практикой собственной жизни подтверждающих ту или иную идеологическую установку, но сменится поколение, много два, и где те люди? В легендах. А останутся те, чьё сознание определено бытием. На заводах, в поликлиниках, конструкторских бюро, полиции, авиации и животноводстве.
Или же всё сложнее и глубже, и правомочен тезис о том, что саботаж будет расти по мере развития научно-технического прогресса? Одно дело плохо подковать коня, другое — подкинуть лишнюю гаечку в многомиллиардный «Протон».
В любом случае особых надежд на коренной поворот отечественной космонавтики в ближайшие годы питать не стоит. С чего бы это вдруг? «Протоны» будут падать немного реже или немного чаще обыкновенного, а потом падать перестанут и уйдут в историю, как часы «Командирские», фотоаппараты «Смена», самолеты «Ту-144» и автомобили «Москвич».