Рассказывают, что однажды знаменитый гроссмейстер думал над первым ходом сорок минут. Впоследствии он объяснял это тем, что размышлял о следующей партии. В этой-то исход ему был очевиден.
Прежде я гроссмейстера (Давида Бронштейна) не понимал. Считал, оригинальничает. Я и теперь не уверен, что понимаю, но сам чувствую насущную потребность сесть и подумать над будущим. С текущей партией, похоже, всё ясно.
Из множества задач, стоящих передо мной, я выбрал одну. Полёт на Луну.
Где я, а где Луна. На первый взгляд – маниловщина, бегство от реальности. Но во время второго взгляда до меня дошло: не научусь рассуждать и действовать, как гражданин, так и буду кружить по оврагам, коими так богата наша губерния. Признаться, поднадоело кружение. Не одну пару ботинок стоптал, а толку чуть. Нет, в частном плане всё не так уж скверно, даже наоборот, и гневить судьбу опасно. А с другой стороны – это как радоваться вкусному обеду уже после столкновения «Титаника» с айсбергом. Обед ещё в желудке, даже на языке, предвкушаешь десерт, а палуба кренится и кренится. И хочется написать памятку, предупредить если не капитанов (куда мне!), то пассажиров, на какие пароходы следует брать билет, а на какие лучше бы сдать, пока не поздно.
Но от философий вернусь к реальности. К Луне.
Планы известны: к тридцатому году наш человек должен Луну облететь, а к сороковому – стать на поверхность, и стать крепко, обеими ногами. Если, конечно, найдутся деньги.
Предположим, найдутся. Но нужно понять, отчего в шестидесятые годы до Луны добрались за десятилетие, а полвека спустя, имея несравнимый с шестидесятыми опыт космических полётов, запрашивают ещё четверть века. Прежде всего на ум приходит байка о Насреддине, ишаке и падишахе. За двадцать шесть кто-нибудь, да умрёт. Может, вся троица. Не полёт главное, а процесс освоения денег. Примеров кругом множество. Но мало ли что приходит на ум. Не всякое лыко в строку. То, что лежит на поверхности, не всегда отражает суть проблемы.
Да, в две тысячи сороковом году мы (те, кто доживёт) будем читать воспоминания политических и экономических руководителей лунной программы. Оттуда, из Лондона или из Рио-де-Жанейро, они расскажут нам о том, как старались, как очень старались осуществить полёт, ночей не досыпали, но кризисы и потрясения, спровоцированные внешними и внутренними врагами, прошлись катком по заветной мечте. На то они и руководители – объяснять свои неудачи чужими происками.
Стоит задаться вопросом: а кто, собственно, будет строить лунные корабли в сороковом году? Если считать, что расцвет конструкторского творчества приходится на возраст от тридцати до сорока лет (ещё сохраняется дерзость мысли, и уже есть авторитет, чтобы дерзость воплощать в металле), то ясно, что конструкторы сегодня ходят в школу или в детский сад. Генеральные конструкторы плодотворно работают и в шестьдесят лет, и в семьдесят, но им необходима опора на поколение тридцатилетних.
Для того чтобы планы покорения Луны не остались пустыми прожектами, следует стимулировать не только космическое машиностроение, а и образование. Идея очевидная. Власть её всецело поддерживает. Ежегодно читаешь, что лучшего учителя губернии премировали, дали сто тысяч рублей. Это прекрасно, но как быть остальным учителям? А, главное, ученикам непремированных учителей? Да и сто тысяч раз в жизни, положа руку на прейскурант, не такие уж и большие деньги.
Кадры решают всё. С этим спорить трудно. Сегодня кадры, способные создавать космические корабли или столь же передовой продукт, всё чаще и чаще решают перебраться к западу от Эдема. И перебираются. Официальная статистика с разбивкой по интеллектуальным потенциям мне неизвестна, думаю, что такой статистики для общего пользования вовсе нет, сужу навскидку: активные и умные дети знакомых (не банкиров и чиновников, у меня среди банкиров и чиновников и знакомых-то нет, а дети инженеров, врачей, учителей) вдруг оказываются в Берлине, Праге или даже Стокгольме. К доводам рассудка – профессиональные перспективы и тому подобное, ¬последнее время присоединяются веления инстинктов, требующих, чтобы организм был к еде поближе, а от войны подальше. Пошло, цинично, непатриотично, так ведь инстинкты.
Но всё это не так и страшно, покуда утечка кадров восполняется их притоком из народных масс. Уедет из Москвы Сикорский – приедут в Москву из провинции Туполев, Илюшин и Королёв. Казнят Тухачевского, Якира и Блюхера – вот вам Жуков, Конев и Рокоссовский (понятно, фамилии приведены «в качестве маленького примера», как говорил товарищ Сталин). Народ, как источник, казался неиссякаемым, вечная кузня кадров работала бесперебойно. Ради того, чтобы и впредь было так, стремились (не исключаю, что преимущественно в мечтах и планах, но стремились): пусть образование будет не только в столицах, но и в провинции, вплоть до каждого села. Или наоборот: образование должно плясать как раз от сельской школы, а столицы пусть обеспечивают бриллиантам ума достойную оправу.
Но власть говорит и говорит, а школы гаснут и гаснут. И я подумал: вдруг дело не в неведении власти, а, напротив, в хорошей информированности? Вдруг образование перестало отвечать на инвестиции талантами? Давай деньги, не давай, а Туполевых с Королёвами больше не становится? Потому и не дают, что не в коня корм. И причина не в политике, а в биологии.
В природе бывает, что в один год уродится вишня на славу, таскать, не перетаскать, а потом – семь лет по вишенке. Или вдруг расплодится саранча и пойдёт волной по стране, оставляя после себя выеденную землю. А на следующий год пропадает. Всплеск активности вида.
Двадцатый век стал всплеском интеллектуальной активности человека. Космос, генетика, кибернетика и прочее. Мы, подобно владыкам саранчи, и раскатали губу: сейчас-де получим таблетки долголетия, фотонные двигатели и каникулы на Марсе. Не получается? Виноваты учителя – плохо учат. Хорошим учителям – дополнительную миску каши, плохим – кнут и карцер.
А дело не в учителях. Просто целинные земли, дававшие невиданные урожаи в первые годы эксплуатации, утратили целинность, и теперь не урожаи, а горе. Высыпать на лучшее из тысячи полей мешок удобрений в надежде, что остальные поля захотят стать лучшими на будущий год и потому дадут урожай сам-сто? Не помогает.
Народ, в течение веков отрезанный от образования, представлял собой своего рода целину, благодарно откликнувшуюся на внимание пахарей. Школы, даже простенькие, давали отличную отдачу. Но ураганы разметали плодородный слой почвы по странам и континентам. Или даже выдули его в космическое пространство. Что, если результаты ЕГЭ отражают не плохую работу учителей (учителя, очень может быть, работают не хуже прежнего), а восприимчивость масс к обучению?
Политкорректность и общие тенденции просвещенного гуманизма требуют одинакового внесения удобрений и на пахотные земли, и на скалы. Более того, призывают вносить удобрения преимущественно на скалы, с целью ликвидации социального неравенства. Мол, сыпьте, сыпьте, а скалы ответят добром если не сейчас, то когда-нибудь. Встроятся в среду чернозёмов, воспримут их нравы и обычаи в ответ на заботу давать хорошие урожаи.
Увы. Проверять умственные способности людей, пожалуй, пока позволительно, но публиковать результаты уже рискованно: запросто прослывёшь реакционером, фашистом, или того хуже. И потому определять уровень интеллектуального состояния общества приходится лишь косвенно: по снижению пороговых значений ЕГЭ, по числу ошибок на тысячу слов текста, по скорости перемещения из Воронежа в Симферополь. В девяностом году прошлого века, помнится, подобное перемещение заняло у меня чуть больше часа. Ну да, изменились политические реалии. Но политические реалии отражают интеллектуальный уровень населения, не так ли?
Перестраивать систему образований кардинально? Тут ста тысяч рублей не хватит. Нужны солидные вложения на столетия. А многие ли знают, в какой стране будут жить через год, при этом не сделав и шагу?
Остаётся надежда на чудесный случай. На гения, который, во-первых, возникнет в результате счастливого сочетания хромосом, во-вторых, прикипит к России и не уедет, несмотря на посулы и соблазны, к нашим врагам, и, в-третьих, найдётся покровитель, промышленник, князь или сам царь, который соблазнится идеей заатмосферных колоний и снарядит флотилию из трёх каравелл, способных преодолеть земное протяжение и на гравитационных парусах устремиться к Луне, Марсу и дальше.