Немарковский процесс эволюции прошел на нашей планете так, что разумом и речью оказались наделены двуполые животные. И, к тому же – животные, достаточно часто живущие семьями. Ведущие в этих самых семьях разговоры. И какая же тема для них является самой любимой? Интим? Ну, это характерно для первых мгновений брака… Дети? Достаточно быстро вырастают… Футбол? Верный путь к семейным проблемам… Но есть тема поистине вечная, характерная для «всех стран и всех времен».
Есть вопрос, который обсуждают ныне, в обществе информационном и постиндустриальном. Тот же самый, что звучал и на кухоньках пришедших с завода работяг индустриальной эпохи. И – еще раньше, на закате традиционного общества, его поднимали офицерские жены, вроде Шурочки Николаевой (см. «Поединок» Куприна). Звучал он там, где овладели железом и приучили лошадь. И еще раньше, разбившиеся на парочки трибы неандертальцев обсуждали, какой, собственно, идиот и мерзавец у них вождь…
Да-да, недовольство декурионом, центурионом, мастером, полковым командиром, начальником цеха и топ-менеджером есть один из глубочайших архетипов всех человеческих культур… Иногда имеющая реальные корни – задержки зарплат; зарплаты, отстающие от роста стоимости жизни и не покрывающие стоимости воспроизведения рабочей силы, работа во вредных условиях да и просто бестолково организованная… Ну а иногда это просто способ выразить свое недовольство жизнью.
Почему такое явление имеет место и почему оно универсально? Надо полагать, что психологически оно связано с тем, что каждый работник неизбежно ощущает, что интересы начальника и интересы его, работника, отнюдь не тождественны… Причем ощущал он это всегда; задолго до того как квириты стали употреблять термин classis в отношении деления своих граждан на имущественные и строевые категории. Наверное с тех самых времен, как обрел самосознание…
Так что проблема эта очень глубокая – не имеющая, кстати, никакого отношения к марксизму. (Впрочем, существование паразитических классов описал задолго до Маркса Давид Рикардо; человек дела, успешный биржевик, ухитрившийся неплохо заработать на крови и смертях тех идиотов, что в патриотическом угаре умирали под Ватерлоо – гениальный «одноименный» фильм Бондарчука на эту тему успеха в европейском прокате не имел, слишком уж он был правдоподобен, слишком хорошо показывал механизмы, с помощью которых одни посылают на смерть других ради своего барыша…)
Да, и не надо считать, что это мудреные материи, вроде психоанализа, актуальные лишь для немногих осознавших. Любой, кто непосредственно общается с народом семь дней в неделю, знает, что разницу интересов себя, любимых, и начальника, осознает любой. И «пехотинец» в базарной «бригаде». И продавщица в тряпичной палатке четко отделяет свой интерес от хозяйского. (С интересом жду, когда до мужиков, воюющих на Юго-Востоке Украины, дойдет простая истина, заголовок старой книжки – «Мир хатам, війна палацам»…)
Но это все так, в пользу бедных. Анамнез с диагнозом. А лечить-то проблему как? Личность работника неизбежно отделена от личности руководителя. Естественно, это отличие осознается, или не осознается (Фрейда мы помянули и в свете его учения о разнице в интересах даже между сыном и отцом, и о бессознательном…), но на результаты работы, на ее эффективность, оказывает влияние всегда… И как тут быть? Низводить работника до механизма, Чарли Чаплин после дня на конвейере крутящий все подряд? Несимпатично…
И вот поставлен крайне занятный эксперимент. Его поставила группа ученых из Лаборатории информационных технологий и искусственного интеллекта Массачусетского технологического института (MIT) под руководством Мэтью Гомболэй (Matthew Gombolay). Они поставили эксперимент – насколько эффективно работает гибридная команда, состоящая из двух человек и одного робота. (Want a happy worker? Let robots take control.)
Задачи этой компании ставились одни и те же. Варьировалась только организационная структура. В одном случае людей организовывал, распределяя между ними задания, руководитель-человек. В другом – доля руководства выпадала роботу. Ну а в третьем – один человек работал сам по себе, а его напарником руководил робот. Результаты работы можно посмотреть по этой видеоссылке – превосходно оформленное видео, и с юмором, и с информативными графиками да таблицами…
И вот выяснилось, что третий, полуавтономный режим, с гибким руководством одним из работников роботом, оказался самым производительным. Но и кроме того очень важно настроение самого работника. А он также оказывается довольнее всего в третьем случае. По мнению занятых в эксперименте роботы «лучше их понимают» и «повышают качество работы команды». Вот так!
Ну, на этом описание эксперимента заканчивается, и идет наша интерпретация. Не доверять работе, выполненной в одном из ведущих исследовательских университетов планеты, оснований нет. Надо лишь правильно их понять. Начнем с повышения эффективности. Это осознать проще всего.
Представляется, что этот эффект объясним с точки зрения научной организации труда, в свете учения заокеанского Тейлора и отечественного Гастева. Они когда-то существенно повышали производительность работы фермера, крестьянина, кухарки, оптимальным образом расположив простейшие приспособления и инструменты. (Это лишь к концу советской эпохи отделы НОТ превратились в прибежище ДОР, ЖОР и ЛОР – СУКИ там не встречались…)
И вот этот-то эффект мы наблюдаем здесь – формализуемое задание электронный мозг оптимизирует простейшей математикой куда лучше людей, чей белковый мозг, хоть и справляется с множеством недоступных пока кремнию задач, считает не слишком хорошо… То есть – это порождаемый цифровым счетом аналог тех схем распределения работы, которые Тейлор и Гастев составляли вручную.
Но почему человек доволен? Почему ему кажется, что робот понимает его лучше, чем человек? (Robots “better understood them”!) Робот-то, во всяком случае нынешних поколений, ничего на самом деле не понимает, точно так же как машинное зрение, освоившее чтение вазомоторных и прочих физиологических реакций ничего не знает об эмоциях? Точно сказать этого нельзя, можно лишь предполагать…
И мнится, что дело тут в том, что человек-работник не ощущает тут иную, чужую личность, которой накопленный поколениями опыт выживания в стае всеядных приматов небезосновательно приписывает интересы, заметно отличающиеся от его собственных… Тут он имеет дело с инструментом, хоть и понятливым, но безличным. И эта-то безличность воспринимается в высшей степени позитивно! Такое вот эмпирическое знание получено американскими учеными.
Но такой эффект был предсказан три дюжины лет назад гениальным мыслителем, автором бумажной «Компьютерры» Станиславом Лемом. Сделал это он в процессе работы над романом «Wizja lokalna», русский перевод «Осмотр на месте» не совсем покрывает исходный семантический спектр, ибо в польском это одна процедура западного феодализма, прием полагающегося за службу поместья на месте, отсутствующая в России. И вот в этом романе Лем выдумал «этикосферу».
Этикосферой он назвал систему машин, организующих всю жизнь в государстве Люзании на планете Энции. Главным свойством этой системы – удовлетворяющей нужды обитателей, и не дающей им совершить преступление – является ее безличность. Это не «электронный князь», наделенный правопринудительными полномочиями. Это – система безличных машин, в которые изначально запрограммированы простейшие нормы добра и зла. Скос на разъеме, не дающий неправильно воткнуть контакт в гнездо… Вот с чем-то подобным мы столкнулись в реальности, а не в фантазиях!