Мало кто помнит, что Сахалин был лишь промежуточным пунктом маршрута Чехова. Антон Павлович планирован кругосветное путешествие: после Сахалина через Японию в Сан-Франциско, в Северо-Американские Соединенные Штаты, пересечь которые намеревался по железной дороге. Ну, а затем из Нью-Йорка на роскошном лайнере в Лондон. Прокатиться по Европе и вернуться домой – чем не вояж?
Чехов всегда любил путешествовать, но мешали обстоятельства. Ответственность перед семьёй, которая с гимназических лет тогда ещё Антоши привыкла смотреть на сына и брата, как на главного, а то и единственного кормильца. Необходимость постоянного труда, как врачебного, так и литературного. Потихоньку, а то и прыжками ухудшающееся здоровье. Плюс отсутствие средств для такого предприятия. Пожалуй, последнее – главнейшее, как в истории с Наполеоном и комендантом крепости.
Ходившие среди публики слухи о богатстве Чехова, о том, что он на свой счёт строит школы, санатории, оплачивает лечение больных туберкулёзом – это уже в крымский период жизни Чехова – были досужей выдумкой и доставляли писателю немало неприятных минут. Нет, школы для крестьянских детей он строил, но был преимущественно организатором, а уж о санаториях… Представьте: после дурно проведённой ночи сидит Чехов в саду, измученный кашлем и поносом (Чехов о подобных вещах знакомым писал свободно, не стесняясь), работает над вторым актом «Вишнёвого сада», и тут к нему заявляется чахоточный муж учительницы костромского уезда с баулом или чемоданом, ставит баул на землю и спрашивает, какую комнату ему предоставят, когда начнут лечение, подают ли к обеду водку, или обходятся одним лишь вином. Водки он бы выпил прямо сейчас, с дороги. Чехов посылал нежданного гостя к практикующим врачам, и обиженный, разочарованный и обозлённый больной уходил, кляня очерствевшего и зазнавшегося писателя-толстосума, напрочь забывшего о клятве Гиппократа. Больной уходил, а осадок оставался. И так постоянно.
Но это будет потом. А в тысяча восемьсот девяностом году Чехову тридцать лет, и он на Сахалине, изумлённый и напуганный. Пугают его не сами каторжники, хотя овечек среди них нет, на Сахалин попадали отъявленные злодеи, часто и душегубы. Страшит его само существование российского отделения Ада. Зачем? С какой целью? В исправление каторжников не верится совершенно, напротив, на каторге есть все условия для перехода из негодяя в злодеи, а из злодея в душегубы. Наказывать мучениями за совершенные преступления? Так на то есть ад или небытие, и не милосерднее ли будет отправить убийцу детей прямиком туда, минуя Сахалин? И, наконец, за что же острову такая судьба – стать Адом? Вот рядышком на Хоккайдо живут люди без ежедневных мук, и ничего, не жалуются. А южнее и вообще сакура цветёт, Фудзи-яма белеет, а император слушает живых соловьёв.
И такая напала на Чехова тоска, что он решил вернуться. Америку хорошо смотреть на свежую и бодрую голову, но какая может быть свежесть и бодрость после знакомства с десятью тысячами каторжан?
Армия Тьмы прошла перед Чеховым, но частица её навсегда осталась с ним.
Он купил билет на пароход Доброфлота «Петербург». Путь неблизкий, но с остановками. На Цейлоне, помимо прочего, он обзавёлся мангустом, а потом и другим, для пары. Третьего приобрел мичман Глинка, из-за чего случилась путаница: в ранних письмах Чехов пишет о троих мангустах, в позднейших о паре, а после и вовсе об одном: второй оказался пальмовой кошкой, существом диким и неприветливым. Обманул торговец Чехова. Впрочем, загадка третьего мангуста решена не вполне. Возможно, мичман подарил мангуста Чехову, а Чехов подарил его кому-то другому.
Судьба обошлась с пальмовой кошкой неласково: её забил насмерть полотёр, наводивший уют в доме Чехова. Сказал, что она начала первой. Может быть.
А мангуст то громил посуду, то убегал в лес, то кусал матушку Чехова, Евгению Яковлевну, то выдергивал растения из горшков. Как мангуста назовёте, так он и будет себя вести. А звали его в чеховском семействе просто: Сволочь. Кличка родилась ещё на пароходе «Петербург».
Дело кончилось тем, что Чехов отдал зверька в московский зоосад.
Жаль. Если бы у Чехова была настоящая пара мангустов, если бы они стали размножаться, то вдруг бы и прижились в России? Пусть не слоны, слонам в России неуютно, особенно зимой, но и мангусты – совсем не плохо. Ловили бы мышей, крыс, кобр. Кобр, конечно, тоже пришлось бы привезти, размножить и приучить к климату Москвы и Подмосковья. Полагаю, кобры бы справились. Почти уверен.
По возвращении Чехов начал писать книгу о Сахалине. Прежде писал он быстро, рассказ за пару часов. Над «Островом Сахалин» он работал без малого пять лет. Политики в своём творчестве он старался не касаться, тогда это дозволялось (позднее, вплоть до сегодняшнего дня, от писателя в России ждут публичной присяги на верность правительству вообще и правителю в частности. Сгодится и патриотический роман). Но книга всё равно вышла мрачной, и прочитавший её, пожалуй, утвердится во мнении, что каторга, как её ни называй, была, есть и будет неизбежным атрибутом России, что явилась она не на ровном месте, что корни её уходят глубоко под землю, и что новые побеги уже пробились навстречу новому солнцу. Одно слово — скрепа
По счастью, книгу эту читают редко, и читают преимущественно те, кто для Родины с большой буквы потерян или почти потерян. Хотя есть и исключения. Всё-таки рекомендовать «Остров Сахалин» ко всеобщему прочтению воздержусь. И без того депрессии в обществе изрядно. А если плеснуть «Сахалина»…
Говорят «написать, значит забыть». Но Сахалин не оставлял Чехова. Из писателя весёлого он стал писателем грустным.
«В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли», говорил доктор Астров в тысяча восемьсот девяносто шестом году, но куда деть десять тысяч сахалинцев? Одеждой, положим, помогут филантропы, а что делать с лицами? А мысли и душу отдадим на переделку – кому?
По бесплатному билету, полученному за мангуста, он послал в зоосад сестру. Мангуст стащил у неё гребешок.
Если простой зверек неисправим, чего ждать от человека?