Липочка. Что ж это такое со мной делают? Воспитывали, воспитывали, потом и обанкрутились!
Александр Островский, «Свои люди – сочтёмся»
Есть два типа государств. Государство-сегодня и государство-завтра. В первом царь говорит, что дела у нас такие и такие. Приход, расход и прочие скучные вещи. Во втором царь говорит, как славно будет через три, пять, или двадцать пять лет, стоит только затянуть пояса, потерпеть и верить. За сегодняшний день спросу нет. Сегодняшние провалы и не провалы вовсе, а трамплин для прыжка в завтра. Нужно помочь братьям по разуму, навести порядок и перестроиться. Погодите.
Мы и годим.
А завтра (через три, пять, двадцать пять лет) говорят то же самое. Что удивительно – действует. В крайнем случае новый царь признает прежнего царя банкротом. Мол, тот царь был волюнтаристом, мечтателем или вражеским агентом. Зато я – душка. Подождите двадцать лет, увидите счастье!
Юное поколение доверчивых подданных готовится к светлому завтра. Изучает правила убранства апартаментов, осваивает навыки деликатного обращения, учится танцевать вальс-бостон и считает, что ей, молодёжи, страшно повезло. Пройдет чуть-чуть времени, и жизнь наступит совсем хорошая. Как в кино. Лучше. А о банкротстве не думает, к банкротству не готовится. Правильно делает. Думать о неизбежном, не имея возможности ничего изменить, следует в меру.
Беда одна: юность проходит. Что хуже, старость тоже проходит. И, сидя у разбитого колодца, начинают старик со старухой анализировать, а рыбка-то уплыла…
Помнится, слушая на лекции умные рассуждения о фазах капиталистического цикла и сопутствующих ему экономических и политических кризисах, я всё пытался приспособить эту теорию к реальной жизни. Иначе зачем она (теория, а не жизнь) мне, будущему врачу, гражданину первого в мире социалистического государства, государства, лучше которого нет, не было и не будет никогда? В самом деле, не отправят же меня со спецзаданием в Америку. Вряд ли.
Но историю я знал худо, историю любимого Отечества не знал вовсе (то есть перечислить даты съездов и пленумов разбуди в пять утра – перечислю, но не более того), и потому получалось, что учат меня политической экономии капитализма исключительно для общего развития. Чтобы не вырос сухим профессионалом, думающим только о поносах и читающим только про холеру.
Сухим – не вырос. Да и холера притихла. На время ли, навсегда, наверное не знаю, а панические настроения пробуждать не хочу. Политэкономия в частности и марксистская философия вообще представляются старым маузером С96. Для скрытого ношения непригоден, тяжелый, требует крепкой руки. Куда как современнее глок. И легче, и патронов в магазине больше, и под воду, и под воеводу. Да только у большинства – ни глока, ни маузера, одна вера в доброго царя. Так что одно дело – маузер или глок, другое – маузер или ничего. Сегодня предлагают ничего. Оно и дешевле, и проще, и себя не подстрелишь второпях. Хотя опасаются, конечно, другого.
Мне кажется, что кризисы не миновали и наше Отечество. Более того, в нашем Отечестве они закономерны. Что некие демоны играют с человеком, словно кошка с мышкой.
Взять кризис 1916 – 1922 годов (дата, конечно, зависит от того, какие книжки читаешь. Переносится на годик-другой в каждую сторону). Жила себе девушка, выучилась в гимназии, писала стихи и мечтала о высокой поэзии. Натура тонкая, деликатная. Почему нет? Признанные мэтры разглядели большой талант, а средства к существованию должен был обеспечивать полученный в наследство доходный дом. И крыша над головой, и арендная плата с жильцов. В другом случае – ценные бумаги. В третьем – магазины. В четвёртом – строевой лес. В пятом – фабрика. Эгалите и либерте – это хорошо, а деньги лучше.
Ан нет. Кризис. Банкротство. Рубль не деньги, рубль бумажка. Никакой арендной платы, дом национализировали, из квартиры выгнали, живи в дворницкой. Пока живи.
И жизнь превратилась в житие. Новая власть поэзию Серебряного Века не жаловала. Она и сам Серебряный Век не жаловала: кончилось время серебра. То-то радость нежити! Тут либо власть хвали просто и незатейливо, частушки, что ли, сочиняй, (и сочиняли, порой отличные получались частушки), либо даже и не знаю. Число проституток возросло на порядок, но если в царское время типичная проститутка была проституткой и более никем, то в двадцатые годы проституцией занимались в свободное от основной работы время. Проституция по совместительству.
Были и другие варианты. Эмиграция, реэмиграция, второе банкротство и финиш. У кого в Елабуге, у кого в Воронеже, у кого вообще в неизвестном месте. Каждому своё.
Банкротство страны происходило при жизни каждого поколения. Иногда явное, иногда прикрытое маскхалатом, а порой банкротство выдавалось за великий успех – мол, расчистили почву для бурного роста. И каждое поколение, после лет ожиданий столкнувшееся с банкротством, страдало и ахало – мы такие пушистые, такие мягкие, такие умные, готовились к светлому будущему, а нас в черную работу, землю копать, тапочками торговать на ветру, или опять же – проституция.
Что делать? Наплевать и забыть! Внуки банкротов, дети банкротов, сами банкроты, мы страдаем больше от ощущения неудачи, чем от реальных последствий её. Нужно поддержать и сомкнуться. Право на забвение должно касаться обещаний политика. Всё забыть под страхом кары! И тогда никакие банкротства прошлого не потревожат нашу юность. А юность будет вечной. Недавно объявили о новом рекордном росте продолжительности жизни. Лет через десять, много через двадцать пять мы станем бессмертными. А бессмертным временные неудачи не страшны.