Какое путешествие? Путешествие – это хлопоты, тяготы, а иногда и приключения. Но нет занятия обыденнее, нежели сесть вечером в поезд, отходящий из Воронежа, а утром проснуться, въезжая в Москву. Одни берут в дорогу книгу, другие планшет, третьи водку «Москва – Воронеж». По справедливости называться она должна «Воронеж – Москва», поскольку разливают и продают её на нашей, воронежской земле, да ладно, не стану придираться.
Можно выбрать и бюджетный вариант, автобус. Есть рейсы с заездом в Домодедово, что, согласитесь, удобно, а есть и без заезда. До станции метро.
Сторонники традиций летают самолётом. Мол, деды наши летали, отцы летали, и мы летаем. Зависит от вкуса и бюджета. С учётом пути в аэропорты, воронежский и московский, с учётом зависимости от погоды и прочих переменных, выгода во времени самая незначительная. Да и недёшево. Но положение обязывает: некоторые считают, что именно по воздуху должны перемещаться достаточно заметные личности, ведь они этого достойны, особенно если всё оплачено не из личного кармана.
Но каких-нибудь два века назад, да что два, полтора, на подобное путешествие не всякий и решался. Причина даже не в отсутствии поездов, автобусов и самолётов. Причина в потребности. Увидеть Москву и умереть – с чего бы это вдруг? Если нужно потратить время и средства, необходимы серьёзные основания. Без серьёзных оснований воронежцу ехать в Москву столь же странно, сколь и москвичу в Воронеж. Что москвич забыл в Воронеже? Какую пользу принесёт эта поездка?
Людей праздных, с лишними средствами и лишним временем полтора века назад в провинции было не так уж и много. Мало было, откровенно говоря. Крепостное хозяйство держалось трудом, прежде всего трудом помещика. Только отвернись – мужик тут же начнёт лениться, беречь силы для собственных нужд, пахать вполсохи, косить в полкосы. Глазок-смотрок, а передоверять хозяйство (своё, заметьте, хозяйство!) управляющему – верный путь к разорению. Тут не до путешествий. Разве что зимой, на ярмарку невест, да и то вряд ли. Отдать дочку за москвича мечтали или очень глупые, или очень уж богатые люди. Большинство браков заключались в своём кругу. Да и москвичи провинциальных невест не одобряли: какие у провинциалов связи? Разве приданым удивят. Но то, что в Воронеже считается капиталом изрядным, в Москве пустяки. В Москве, сказывают, деньги в очаг бросают из куража. И какие деньги! Деньжищи! Или в карты проигрывают. Сядут, и пока сто тысяч не проиграют, из-за стола не встают. А потом к родителям, продавайте имение, душу, что хотите, а чтобы к вечеру были мне деньги, не то застрелюсь и почтенный род опозорю. Вот и ищут приданого, да побольше, побольше, а сами слова доброго не стоят. Другое дело Петр Иванович: и чин немаленький, надворный советник, и поместье в сто сорок душ без долгов, зачем нам Москва? Провинциальные невесты, положим, думали иначе: высокие блондины-военные, чистые тротуары, модистки из Лондона и Парижа, оперы, балы, поэты, музыканты, и всё самого первого сорта! Нет, что ни говори, а многое, многое есть в Москве из того, чего в Воронеже никогда не будет. Но разумный человек не слушает невест.
Нельзя сказать, что воронежцы Москву вовсе не посещали. Посещали. Но преимущественно имея основательные причины. Учиться в университете – раз! Тетёнька выхлопотала место в канцелярии – два! Начальника перевели в Москву с повышением, и он зовёт самых лучших, доказавших преданность подчинённых – три. Мало? Тогда надежды. Не «в», а «от» – от провинциальной тоски и прозябания. Ведь не у всех же есть поместье с полутора сотнями душ. У некоторых вовсе никаких поместий нет. Некоторые даже не дворяне, а так… разночинцы. В Москве всегда кусок хлеба заработать можно, а повезёт, так и маслице будет. Хотя, правда, Петербург манил больше.
Но это те, кто уезжали надолго, если не навсегда. А были люди, постоянно жившие в Воронеже, и ездившие в Москву по делам, требующим личного участия. Большей частью делам торговым. О богомольцах писать не решаюсь, люди нынче обидчивые, моргнуть не успеешь – оскорбятся.
Вот и Иван Саввич Никитин летом одна тысяча восемьсот шестидесятого года посетил обе столицы, Москву и Санкт-Петербург. Слова Никитина удивительно напоминают слова Гуго Баскервиля и не утратили значения и в наши дни: «Если вы хоть сколько-нибудь дорожите своим душевным спокойствием, берите с собою как можно больше денег». Тому, кто вздыхает о предупредительности, услужливости и дешевизне, царящей на дорогах былых времён (как и о трехрублёвых коровах и копеечных курицах), полезно будет узнать, что за перетяжку колёс с Никитина в городе Ефремове взяли три рубля девяносто копеек, что обед, порция щей и порция жареной телятины с рюмкою водки, стоил девяносто копеек, и так далее. Деньги у Никитина были тяжёлые, потому и расставался он с ними тяжело, но, будучи торговцем вполне рассудительным, понимал, что без расходов не обойтись, и дело вёл с прибылью, хоть и умеренной.
Но увы и увы: в Москве и Санкт-Петербурге занимался он исключительно коммерческими делами, ничего возвышенного, поэтичного, и если кого и видел, так воронежских знакомцев. Никаких исторических встреч с коллегами по литературному поприщу не случилось. Некрасов, Добролюбов и прочие олимпийцы остались на Олимпе. Небожителями. Парки, дворцы, оперы и музеи остались непосещёнными, издалека узрел, и славно.
Иван Саввич огляделся, подумал и понял: и Москва, и Санкт-Петербург прекрасно обойдутся без воронежского книготорговца, будь он хоть трижды поэт. А трижды поэтом Никитин себя не считал. Потому, закончив дела, он поспешил обратно, в Воронеж, на половине пути встретив хорошего знакомого Михаила Фёдоровича Де-Пуле, спешащего в Москву, Санкт-Петербург и далее везде: в Воронеже Де-Пуле вряд ли бы дослужился до чина действительного статского советника.