Мир традиционного общества был компактен и обозрим. Жизнь протекала в рамках границ сельской общины или внутри городских стен, пределом путешествий был поход на ближайшую ярмарку. И законы, управляющие традиционным обществом, были компактны (умещаясь порой в дюжине таблиц) и обозримы (о справедливости – праве хозяина убить раба – речи тут не идёт…). Словленного конокрада дружно долбили дубьём. Перебранку вокруг межи решал или сход, или барин. Убийцу вздёргивал мировой судья, которым был один из помещиков… Да и законы были более-менее ясны.
А потом наступило время, когда людей стало много. В странах европейской цивилизации процесс этот пришёлся на девятнадцатое столетие. Крупнейшей была Российская империя, численность населения которой возросла с 36 миллионов душ в 1796 году до 129 миллионов в 1897-м. Сильнее всех приросли США – с 5,3 млн в 1800-м до 76,5 млн в 1900-м году. Государства Германской империи имели в 1800-м 21 млн, а в 1900-м – 56,4 млн. Австро-Венгрия приросла с 23 до 45 миллионов. Два острова Джона Булля, Британия и Ирландия, от 16 миллионов дошли до 41,5 миллиона (причём в Ирландии численность населения упала начиная с 1845 года с 8,3 до 4,5 миллионов…). Медленней всех росла Франция – с 28,9 до 39,9 миллиона, но всё равно считала Наполеона величайшим соотечественником…
И вот управлять по-прежнему стало невозможно. Самым крупным свидетельством этого явилась Первая мировая война. Десять миллионов убитых солдат, двенадцать миллионов погибших гражданских, более полусотни миллионов раненых и крах христианской Европы… Это выражение кризиса управления в макрокосме (подробнее о нём – «Августовские пушки» Барбары Такман). А был ещё кризис управления и в микрокосме. На уровне судьбы отдельного человека…
Доктор права Карлова университета Франц Кафка (1883-1924), в отличие от Швейка, на войну не попал. Уроженец Йозефова, еврейского района Праги, страдал целым букетом хронических болезней, да так тяжко, что им пренебрегли даже армейские эскулапы Габсбургской державы, воспетые Ярославом Гашеком. Избежавший свидания с русскими полками на полях Галиции, доктор Кафка продолжал трудиться в страховом ведомстве. Впервые сняв отдельную от родителей комнатку, писал роман Der Prozess, одну из самых жутких книг (разве что лагерные рассказы Шаламова страшнее) не баловавшегося гуманностью ХХ века… «Процесс» (прекрасно переведённый Р. Райт-Ковалевой) – история человека, попавшего в жернова системы.
«Маленького человека» губит не злой и корыстный начальник, не судья неправедный… Его прокручивает бездушная и безличная бюрократическая машина. Судьбу Йозефа К. решает «верховный суд, ни для вас, ни для меня и вообще ни для кого из нас совершенно недоступный. Как этот суд выглядит – мы не знаем, да, кстати сказать, и не хотим знать». То есть бюрократическая организация – а учёный правовед и мелкий чиновник Франц Кафка толк в бюрократических играх знал – обретает черты Судьбы античной трагедии. Можно на жаргоне теории управления (не менеджмента, а управления технического) говорить об эмерджентности — появлении у системы неких свойств, которыми не обладал каждый из её отдельно взятых элементов. Ведь обычные люди… Некоторые вполне симпатичные – художник, священник… А в результате – безысходное инферно, почище кругов Дантова ада!
Причём книгу свою – под аккомпанемент орудий Львова, Марны, Танненберга – Кафка писал после того, как великий социолог Макс Вебер сформулировал учение о рациональной бюрократии. Убеждённость населения в законности власти и праве властей предержащих отдавать приказы. Лестница делегирования полномочий, вызванная необходимостью управления сложным объектом. У Вебера всё выглядело рационально (о бюрократии он говорил в позитивном смысле), а у Кафки – оборачивается кошмаром. Ужасом, порождённым системой. Совокупность элементов, уровней управления, каждый из которых действует по вполне рациональному алгоритму, порождает нечто необъяснимое и страшное именно своей необъяснимостью… Содержащаяся в «Процессе» притча «Перед законом» не только исполнена литературно на уровне Легенды о Великом инквизиторе, но и предвещает великие открытия математической логики ХХ века — от парадокса брадобрея Рассела до теоремы Гёделя.
Именно так. Именно – парадоксы логики. «Процесс» Кафки в мировой литературе – классика абсурда. Но ткань абсурда сплетена из нитей безупречной логики. Ведь упомянутые выше математики показали, что и сама логика противоречива. Вот яснейший пример, придуманный Куртом Гёделем. Пусть А 4 мая 1934 года произнесёт только: «Любое высказывание, сделанное А 4 мая 1934 года, – ложно», — и умолкнет… Попробуем оценить его слова. Они истинны? Но ведь в них утверждается их же ложь… Они ложны? Но где высказанная А в это день истина… Предельно просто – но неразрешимо! А теперь представим себе, что мы пытаемся решить все проблемы на основании совокупности логичных правил… Как скоро мы упрёмся в противоречие?
А ведь показательно ведомство, где служил Кафка: страховое… О бедствующих в традиционном обществе заботились близкие. Редкие одиночки вручались милосердию церковной общины. Европа, где людей стало много, а связи между ними ослабли, передала милосердие в руки бюрократии. (Хождение бедных по кругам которой – традиционный сюжет великой русской литературы…) Так что дух времени Кафка передал гениально. Индустриальное общество могло подойти к сложной проблеме, лишь разложив её на элементарные действия, совершаемые клерками…
Сегодня мы живём в принципиально ином мире. Мире совсем иных возможностей обработки информации. Краеугольным камнем тут стал персональный компьютер «голубой мамы» образца 1981 года. Слабенькие поначалу машины, с позабытыми ныне пятидюймовыми накопителями на гибких дисках, стали выпускаться всё большими и большими партиями, находя всё больший и больший сбыт… А одновременно росла и их вычислительная мощность, сначала превзошедшая былые мейнфреймы, а потом превратившая суперкомпьютеры в ульи, где, как пчёлки, трудятся микропроцессоры.
Всё это сплелось в сеть. Принципиально новые возможности обработки информации стали доступны каждому. Можно с минимальными издержками (ну, во всяком случае – теоретически) получить любую открытую информацию по любому вопросу деятельности государства (в реальности напишешь пиаровской барышне ведомства вопрос, сколько лицензий выдано на проведение такой-то разновидности опасных работ, и – драматическая пауза, а ответ-то актуален вчера…). И вот в год появления в продаже PC IBM в США была опубликована книга, возвращающая нас к проблемам «Процесса».
Называлась она True Names — «Истинные имена». (Наши издатели ею, как и «Галактическим циклом» профессора физики Грегори Бенфорда, пренебрегли). Написал «Истинные имена» профессор математики Вернор Виндж. Жанр – твёрдая научная фантастика. Описан мир достаточно близкого будущего, пронизанный компьютерными технологиями. (Для тех, кто прочтёт этот текст ныне, самым занятным, пожалуй, станет сравнение вымышленной и реальной информационной техники.) И вот над миром этим нависает очень оригинальная угроза. Дело в том, что в течение трёх десятилетий описываемые Винджем Соединённые Штаты полагаются на компьютеры. «For thirty years government had depended on automated central planning, shifting more and more from legal descriptions of decision algorithms to program representations that could work directly with data bases to allocate resources, suggest legislation, outline military strategy.» Внедряется автоматическое центральное планирование. Законы не описываются, а алгоритмизируются. Программы предлагают законопроекты и осуществляют военную стратегию…
В этой обстановке и разворачивается интрига книги Винджа, злодеи пытаются захватить власть над миром… Подправляя программное обеспечение. Ну, интрига объясняется законами американского книгоиздания (беспощадно высмеянными Лемом в двухтомнике «Фантастика и футурология», за что янки и исключили пана Станислава из Гильдии фантастов…). Злодеи тут уже излишни. Миром-то всё равно правят не люди… А кто, алгоритмы, реализованные в компьютерах «по Винджу», или бюрократические процедуры «по Кафке», — какая разница…
Виндж — автор прекрасный и с юмором (один из немногих фантастов, кого можно читать после книги Лема). У него заговор обнаруживает Federal Screw Standards Commission, реликт индустриального общества. Брахманы резьбовых соединений по старинке хранят информацию на бумаге и обнаруживают расхождение… Разъёмные соединения – один из краеугольных камней того индустриального общества, где творил Кафка. Но ведь и у земляка Голема вожделенный результат «процесса» описан во вполне привычных для ИТ терминах: «При истинном оправдании вся документация процесса полностью исчезает. Она совершенно изымается из дела, уничтожается не только обвинение, но и все протоколы процесса, даже оправдательный приговор, – всё уничтожается». То есть юридическая машина перестает перемалывать судьбы, как только обнуляется некая информация – на язык компьютерных технологий, процедур и прерываний, переведите сами…
Есть и нежелательный вариант. «Другое дело при мнимом оправдании. Документация сама по себе не изменилась, она лишь обогатилась свидетельством о невиновности, временным оправданием и обоснованием этого оправдательного приговора. Но в общем процесс продолжается, и документы, как этого требует непрерывная канцелярская деятельность, пересылаются в высшие инстанции, потом возвращаются обратно в низшие и ходят туда и обратно, из инстанции в инстанцию, как маятник, то с большим, то с меньшим размахом, то с большими, то с меньшими остановками. Эти пути неисповедимы». Именно этот вариант и губит Йозефа К. — движение юридической машины в некоем фазовом пространстве по непредсказуемым траекториям… Но избавиться от бюрократии большой сложности мир угля, пара и гаек уже не мог…
А мир газа и нефти, вынесенных в Азию производств, четырёхсотметровых контейнеровозов, широкофюзеляжных лайнеров, глобальной паутины не может обойтись без переноса всё большей и большей доли управленческих процедур на компьютеры. Иначе не управиться, как и Франц-Йозеф не мог бы править Дунайской империей без бюрократов. Тут – улица с односторонним движением, заминка на ней обернется катастрофой почище августа 1914-го… И в результате истинными именами власти во всё большой и большей мере будут являться не всплывающие в результате более или менее честных выборов фамилии, а марки кристаллов и компьютеров, названия операционных систем и бизнес-приложений. (Причём поначалу даже без искусственного интеллекта – от писцов, решавших участь Йозефа К., интеллекта особо не требовалось…)